Молли чувствовала желание сворачивать горы. И это было не только желание, возможность совершить это она чувствовала тоже. От каждой новой беременности она привыкла ждать чего-то нового - Билл в утробе, например, наградил ее бессонницей, с Чарли ее постоянно тянуло на острое, а Перси и вовсе на несколько месяцев уложил ее в постель с книжкой. Но эта, четвертая по счету беременность ее действительно слегка пугала, и не далее как вчера целитель наконец назвал для этого хорошую причину: она носила близнецов.
Помимо вполне практического ужаса перед новым пересмотром бюджета, который впритык растягивался еще на одного, а двоих сразу вообще не предусматривал, Молли ощущала суеверное ощущение дежавю. Пока что она не могла определиться, стоит ли воспринимать это как какой-то зловещий знак, или как предвестие задорной магической катастрофы (ибо что еще может случиться, если они все соберутся вчетвером?), или, наоборот, как очень доброе, истинное семейное чудо. В общем-то, она особенно и не останавливалась, чтобы порефлексировать, потому что чувствовала себя превосходно - и да, горела жаждой изничтожать основы мировой несправедливости.
Братьям она еще не сказала. Во-первых, еще не успела, а во-вторых, нечего, слишком сильно начнут гикать да строить планы. Пусть сначала своих заведут.
Примерно из этой области, «пусть сначала своих заведут», и был пункт, по которому Молли сегодня утром окончательно потеряла терпение.
Она понятия не имела, почему так сложилось и продолжало складываться. Она просто как-то не могла иначе, и это казалось ей грустным, неприятным, но вроде как... ничего не поделаешь, женская солидарность. До тех пор, пока сегодня утром, когда она проводила гостью за порог, первым, что она увидела, вернувшись на кухню, были Билл с Чарли с глазами, полными невинности. Знаете, что они сказали? «От новой плаксивой девушки Фаба ведь остались печенье? Можно мы доедим?». И только в этот момент она поняла, сколько на самом деле испекла печенья и сварила какао для девиц Фабиана, которые приходили порыдать у нее на кухне. И сколько этого печенья доели Билл с Чарли, для которых приход очередной девицы стал синонимичен празднику корицы и глазури.
Открытие заставило ее рассвирепеть с пол-оборота; она фурией выставила сыновей ждать обеда, с руганью высыпала остатки женско-солидарного угощения в мусорку... потом поставила новый противень и отправила сову пригласить на печеньки уже своего дражайшего младшего братца. Можно было не слушать гороскоп по радио, всё было ясно и так: сегодня звезды сулили Фабиану Пруэтту огрести.

- Дорогой, ты в порядке? - нет, Молли не начинала издалека, и даже не усыпляла бдительность - ей действительно прежде всего необходимо было убедиться, что брат здоров, не ранен, не под проклятьем, словом, благополучно пережил очередной рабочий день. - Заходи. Артур опять сверхурочничает.
Она не глядя перехватила проплывающую мимо игрушечную метлу и отправила ее в угол. Чуть ранее в приступе непрекращающейся гиперактивности она успела вымыть все окна, и осенний вечерний золотистый свет переливался через раму в кухню как мед на коричневатую керамическую плитку. Был один из тех редких моментов, когда в Норе было почти что тихо.

- Более чем в порядке, - Молли сверкнула было улыбкой, но тут сопоставила имя сегодняшней гостьи с прилипчивой песенкой, которую вирусом внес в дом Фабиан, и блеск в ее глазах стал недобрым. На лбу угрожающе обозначилась вертикальная складка, и только откровенно некормленный вид брата вкупе с его похожими на нервный тик подергиваниями заставили ее повременить еще немного.
- Иногда мне кажется, что ты одержим парой полтергейстов, - озабоченно проговорила она, погладив его по руке и насильно успокоив навязчивое отстукивание пальцами. - Печенье после ужина. Ты выглядишь как только сегодня из Азкабана, Фаби. Опять ничего не ешь? Настаиваешь на том, чтобы испортить желудок?
Если уж меняешь девиц как перчатки, так хотя бы выбирай таких, чтобы тебя кормили, подумалось Молли в сердцах, но она тут же выругала себя за такую черствую мысль. Нельзя так ставить вопрос, нельзя так потребительски относиться, вообще так нельзя, в этом всё и дело! Разозлившись уже и на себя тоже, она с почти сверхъестественной силой развернула стул Фабиана вместе с Фабианом по направлению к раковине - скоро двадцать пять лет лбу, а руки мыть перед едой так и не научился, что за наказание.
Порцию вынутого из духовки жаркого она перед ним поставила из того же расчета - на него и на Гидеона. С Гидеоном тоже надо повидаться, только бы выгадать его график; о том, чтобы они совпали у нее вдвоем, она уже могла только мечтать. По крайней мере, она надеялась, что Гидеон, по обыкновению, ведет себя более адекватно.
Предоставив брату уплетать, Молли махнула палочкой, отквартировав подогреваться подостывший кофейник с какао, проверила по часам местонахождение сыновей (у нее были сомнения в том, что они покладисто спят, но, по крайней мере, границ комнаты они не нарушали), и, наконец, села за стол.
- Значит, Мэри Джо, мои карманы полны души, - очень ласково сказала она, склонив голову набок. - Какое совпадение. Ко мне сегодня заходила очень милая девушка по имени Мэри. Я, кажется, еще застала ее второй курс в школе. С тех пор она очень выросла.

Пристыдить Молли было легко - она виновато вздрогнула, подумав об Азкабане и о том, что, наверное, это после первой поездки туда боггарт Фабиана начал выглядеть так жутко, со всей этой сползающей гниющей кожей и провалами глазниц - действительно, не к столу будь сказано. Но зато сам Фабиан ничуть не стыдился своих чернушных шуточек про «умереть молодым», от которых у Молли каждый раз просто сердце ухало куда-то вниз. Привыкнуть к юмору братца она так и не смогла, а лупить каждый раз по плечу устала, да и сложно это стало с тех пор, как он вымахал под метра, а она осталась на прежнем уровне.
Впрочем, как видно, аппетит у него все-таки не пропал - да Молли и не припоминала случая, чтобы у братьев в ее доме он вообще пропадал, - поэтому она вновь почувствовала почву под ногами и свою непоколебимую правоту. Особенно когда он предсказуемо начал вертеться ужом на сковородке.
- Нет, Фабиан, ко мне не заходят постоянно, - с прежним ласковым терпением возразила она, - потому что я живу в глуши, и наши ближайшие соседи, Лавгуды, очень славная эксцентричная пара, строят дом за болотом в нескольких милях от нас. Ко мне очень сложно забрести на запах. Но Мэри вот удалось. А до нее удалось Рут, Глэдис и Розмари... Так вот знаешь, что сказали мне Мэри, Рут, Глэдис и так далее? Что они думали, что вы собираетесь пожениться, а ты, оказывается, так не думал, - на этом месте терпение в ее голосе кончилось, а сам голос взлетел до допустимых звукоизоляцией стен пределов. - Ты что вообще творишь, собака страшная?! Тебе это что, игрушки, поиграл и выбросил? Мне на тебя табличку с предупреждением повесить, мол, не подходите, эмоциональная зрелость пикси, порядочность людоеда?
Продолжительное время Молли наивно верила, что Фабиан со своей неуемной натурой ищет «ту самую, единственную», и хотя эта щебечущая чехарда не доставляла ей и ее моногамности ни малейшего удовольствия, она терпела, потому что хотела, чтобы братик был счастлив, как же. Это было последнее, что можно было бы предположить при взгляде на него, но она всегда чувствовала в нем какую-то уязвимость, и из-за этой уязвимости у нее всегда болело за него сердце… А братик меж тем кобелятничал и думать не думал никого искать, а просто брал от жизни всё и исповедовал прочие свои любимые присказки в духе карпе дием. Как слон в посудной лавке.
- Ты дождешься, что кто-нибудь от тебя забеременеет, и семья протащит тебя через подвенечную арку на веревке, и будет права! – казалось, на кухне сейчас что-то загорится. - Начни думать полагающимся для этого местом!

В такие моменты Молли не могла понять, как? Как они с Гидеоном допустили, чтобы он пошел в аврорат? И, что важнее, как его могли туда взять? У этого человека напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Ответить на такую речь в ее исполнении хохотом мог только самоубийца.
«Мальчики, пожалуйста, простите свою маму, если она сейчас убьет вашего дядю на месте. Поверьте, для вас так будет даже лучше».
У нее никогда не выходило с пунктом «поменьше волноваться». Она не понимала, как это вообще возможно. Как минимум, она волновалась о том, что ей нельзя волноваться, и здесь уже выходил замкнутый круг. И это при том, что помимо минимума всегда находился какой-нибудь максимум, вроде протекшей крыши, проверки у Артура на работе, завезенной из Европы драконьей оспы и просто мировой угрозы.  Если следовать логике колдомедиков, то все ее дети должны были родиться насквозь больными неврастениками – но Билл в свои восемь лет по крепости нервов и рассудительности уже клал их с Артуром на обе лопатки, у Чарли словно был какой-то внутренний антидот против всех простуд и детских инфекций (жаль, этого антидота не было против вечных синяков и ссадин), и Перси, хотя и капризничал больше старших братьев в том же возрасте, все равно был большой умницей. Молли боялась сглазить, но уповала на то, что близнецов эти целительские наветы тоже не коснутся, и что они будут такими же здоровыми, несмотря на то, что их мать во время беременности пребывала в состоянии берсеркерской ярости хотя бы по раз на дню. И собиралась немножко убивать.
- Ах, ты еще смеешься?! – она набрала побольше воздуха, но здесь ее братца, этого толстокожего тролля, настигло справедливое возмездие. Раздувая ноздри, Молли мстительно прищурилась, наблюдая, как он пытается одновременно откашляться, выдать что-то нечленораздельное и при этом продолжить смеяться, но через довольно короткое время по цвету его лица поняла, что недоумок просто сейчас задохнется. Разумеется, сестринское сердце не выдержало – она встала и пошла бить его по спине.
Била она с хладнокровным несуетливым профессионализмом, потому что Чарли любил отхватить кусок побольше и поговорить с набитым ртом, но кроме необходимости в удары, конечно, было вложено очень много чувства.
- Ну? – ледяным тоном спросила Молли, когда Фабиан прекратил хрипеть. – Посмеялся? Это вообще не смешно, Фабиан. Тебе уже не семнадцать, и это не невинные школьные шуточки. Тебе вообще приходило в голову, что для женщин все не так легко, как для тебя? Или приходило, но тебе наплевать?
Она налила и без малейшей теплоты подтолкнула к нему стакан воды.
- Будешь так себя вести, - бросила она в сердцах, - новых племянников близко к тебе не подпущу.